Американский поэт Джулиан Лоуэнфельд ищет возможность приучить своих соотечественников слушать и слышать Пушкина. Как переводчик (он переводил также Ахматову, Цветаеву, Есенина) Джулиан часто приезжает в Россию. Как к американцам пришло желание оккупировать Уолл-стрит, можно ли сочетать успех и сострадание, почему в Москве невозможно смотреть телевизор, об этом наш разговор с ним.
Джулиан, какую метафору своей культуры вы предложили бы как поэт?
Джулиан Лоуэнфельд: Америка по сути — страна шалопаев, Тома Сойера и Гека Финна. Молодость и культ резвости — наша старейшая традиция. У Пушкина в лицее после торжественной церемонии начинался бой снежками, вот это по-американски. Мы — хулиганы, неформальные, сразу садимся на пол. У нас нет никакого раболепства перед властью, будь то хоть сам Обама.
Мы, правда, сейчас тоже отчасти порабощены «корпоративной» культурой, но она не американская. И надоела нам. Огромные демонстрации в Нью-Йорке с лозунгами «Оккупируй Уолл-стрит!» — это манифестация принадлежности не к 1% придуманной корпоративной культуры, а к 99 — настоящей. Это протест американцев против «американщины».
Вы считает, что «корпоративная культура» чужда Америке?
Джулиан Лоуэнфельд: Да, и слова «макдоналдс» и «старбакс» совсем не наши. Америка надо всем этим всегда смеялась. В детстве у нас был конкурс: мы должны были петь рекламные песенки, а премии получали те, кто пел их самым отвратительно-слащавым голосом «Счастье придет, если ты купишь гамбургер». Наши комики Тэн Стюард и Стивен Колбер прекрасно все это высмеивают. И общество очищается через добрый — не злой — смех.
Хотя отчуждение от всего, что объединяет людей — души, cердца, чувств, любви, природы, дружеских отношений, — идет сейчас и у нас. И вырастает какое-то чудовище, установка, что все вокруг должно быть рыночным, — мы от нее тоже страдаем. Публичная библиотека, национальная галерея искусств, хорошее образование и лечение должны быть доступны для всех… Но, к сожалению, и у нас, и во всем мире углубляется пропасть между «крутыми» и «никакими».
Как американское общество осознает это?
Джулиан Лоуэнфельд:У нас сегодня у многих на слуху критика философа Уильяма Джеймса за слепое поклонение Америки «богине-сучке успеха». («Моральная пустота рыхлость духа нашего — плод поклонения богине-сучке успеха».) Он же спрашивал: а как же сострадание?
Но он говорил это все не только американцам. Эти его слова уж точно и про ваше телевидение, и про ваших продюсеров, которые молятся пошлости.
В России, мне кажется, тоже сейчас молятся богине-сучке успеха. Включи телевизор — гейм-шоу, бесконечные розыгрыши призов. Где русское кино? Вы забыли Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Булгакова? А если вспоминаете, то через странную призму. Я перевел «Маленькие трагедии», и мы решили провести в Нью-Йорке в центре Барышникова что-то вроде художественной читки. Спонсоры выписали МХАТовского режиссера. Я попросил его прислать список ролей. Открываю почту, и вижу — «первая проститутка», «вторая проститутка», «третья», «четвертая», «спящая», «пьяная», сутенер, вышибала, крупье казино, и лишь потом Альбер, Иван, Соломон, барон. Я говорю: «Как же так?» Режиссер: «Это мое виденье!» — «Но я-то хотел, чтобы в Нью-Йорке прозвучали на английском стихи Пушкина». Режиссер: «Это уже никому не интересно».Что интересно? Гамлет на мотоцикле, Офелия — лесбиянка, Софья ( «Горе от ума»), занимающаяся сексом на сцене.
» Маленькие трагедии» вышли в Нью-Йорке?
Джулиан Лоуэнфельд: Да. Правда, Сальери мне пришлось сыграть самому, потому что актер запил.
Российский?
Джулиан Лоуэнфельд: Американский. Осталось 8 дней, роль никто не успевал выучить, и мне пришлось выйти на сцену. Пушкин, конечно, имел успех! Как можно не принять Пушкина?! Мой папа, адвокат, даже прослезился.
Почему вы занялись переводами Пушкина?
Джулиан Лоуэнфельд: Я из семьи адвокатов. У нас за столом слова «юрисдикция», «приставы» и «процессуальный кодекс» звучат чаще, чем «передай соль» Но я оказался «белой вороной». Учась на втором или третьем курсе Гарварда адвокатским премудростям, однажды сентябрьским днем шел по улице и услышал песню на незнакомом языке. Это была «Молитва Франсуа Вийона» Булата Окуджавы. Я спросил у поющего, что это за язык.
Чем он вас остановил?
Джулиан Лоуэнфельд: Теплотой и духовностью. В русском языке, например, нет слова «любови», как у французов. Зато есть гениальное разделение «правды» и «истины». И Христос, не «правда», а «Воистину» воскрес. У вас столько богатства внутри!
Мы не всегда умеем вывести его наружу.
Джулиан Лоуэнфельд: Я думаю, вам надо вернуться к Пушкину. Недаром же его называют «солнцем русской поэзии», столько в нем светлой, доброй, прозрачной энергии и веры.
Кстати, стихотворение Пушкина «Возрождение» ( «Художник-варвар кистью сонной…»), по-моему, ставит лучший диагноз современному российскому ТВ. В России я первым делом выключаю телевизор, ничего невозможно смотреть больше 10 минут.
Что вам в нем не нравится?
Джулиан Лоуэнфельд: Какой канал ни включи — такая депрессуха! И так демобилизует!
В 20-е годы в Ираке муж Агаты Кристи на раскопках древнейшего города Ур нашел стихотворение, ему 3 тысячи лет, и вот как оно звучит: «Несчастный современный человек/ Таскается один-одинешенек/ По шумным улицам грязного города /Голова у него раскалывается от острой боли/ Он уже не слышит голос Бога своего/ Поющего ему в тишине». Никто сегодня у вас так не заглушает этот голос, как ТВ. Оно сегодня у вас наиболее активно заглушает смыслы, душевность, тепло.
У вас уже на ТВ невозможен нормальный разговор — без ругательств, угроз, ухмылок? Откуда это? Я приезжал к вам и в советское время. Экономика, конечно, не работала. Но многие люди, как ни странно, были довольны. Обсуждали стихи и музыку, была духовная жизнь. К социализму относились как-то по-чеховски: мол, не мы, конечно, но внуки наши увидят «небо в алмазах».
А потом начались перемены, во время которых вы выбросили лучшее и взяли самое отвратительное из своего опыта. И также и из западного. Вы не выбрали идеалы беспристрастного суда, абсолютного закона, могущего заставить президента отвечать на вопрос, который ему задает безработная официантка.
Наша культура — это культура Уитмена, Хемингуэя, Твена, Эмили Дикинсон. У нас такие поэты и писатели, такое кино! А вы берете какую-то пародию, то, что нормальный интеллигентный американец презирает. У нас есть такое понятие — субстандартно, то есть — ну так, «на четверку». А вы на своем телевидении подобрали то, что у нас «суб-субстандартно», что выброшено как вульгарное и пошлое. Вы выбрали — «Ешь бигмак, смотри в ящик 5 часов в день и будь счастлив!» Вот только не надо нам приписывать эту моду на национальное самоубийство, отсутствие веры и идеалов. Давайте попробуем вступить в интеллектуальный диалог. Американцы тоже страдают, понимая, как их ненавидят, думая, что все эти дикие заимствования — наши поделки.
Что-то вызывает у вас симпатию как у телезрителя?
Джулиан Лоуэнфельд: Конечно, есть исключения: канал «Культура». Но эталонной компании вроде BBC у вас все-таки нет. Нет аполитичного совета директоров, как на том же BBC, включающего ведущих ученых, литературоведов, театральных режиссеров и критиков, людей, уверенных, что ТВ должно менять людей, что это мощный инструмент, требующий огромной ответственности, что у него вовсе не развлекательное предназначение. Я согласен с о. Тихоном Шевкуновым, который говорит, что свобода это не произвол, а умение и возможность выбрать правильный путь.
Вы сейчас переводите его книгу «Несвятые святые»?
Джулиан Лоуэнфельд: Меня пугали отцом Тихоном. Говорили, что он ненавидит Запад, Америку. Но я все-таки юрист, а у юристов есть традиция всегда самому судить о человеке, обязательно познакомившись и выслушав. И на поверку отец Тихон оказался духовным, теплым и светлым. Я его по-настоящему полюбил. Ездил с ним в скит монастыря, в Рязанскую область. Знаете, что меня поразило? В отличие от обычной публики на улице, в монастыре и скиту все улыбаются.
Чем книга о. Тихона может быть интересна американскому читателю?
Джулиан Лоуэнфельд: Что касается книги отца Тихона, пожалуй, я не могу быть объективным. Потому что горжусь, что считаю его моим другом.
Я считаю, что и православным, и иноверцам, и даже атеистам в Америке она будет интересна. Американцам стоит прочитать о подвиге отца Тихона и Русской православной церкви, и в целом в восстановлении духовности в вашей стране. Если кое в чем я не разделяю его позиции, пусть. Я не придираюсь. Отец Тихон по большому счету — веселый и добрый, теплый, удивительно сердобольный и щедрый человек. В его компании все время улыбаются, смеются. Когда я о нем думаю, вспоминаю фразу из Библии: «Веселое сердце благотворно, как врачевство, а унылый дух сушит кости».
Мы сегодня ищем ответы на вопрос » Что означает быть русским? Что нас объединяет?» А что такое быть американцем? Что объединяет вас?
Джулиан Лоуэнфельд: Как ни странно, мы очень набожный народ. И стремление к счастью ( «Каждый имеет право стремиться к счастью» — одна из знаменитых фраз отцов-основателей Америки, определивших ее дух) у нас соседствует со стремлением к состраданию. Быть американцем в добром смысле слова — это действовать в стиле Дейла Карнеги — не критиковать друг друга, не быть резкими, относиться ко всему происходящему подобрее. В Америке много поклонников Дейла Карнеги, я один из них. Не так уж много смысла в жесткой и беспощадной критике.
А у нас, наверное, сочтут за пошлость цитату из Карнеги, он быстро сошел со сцены.
Джулиан Лоуэнфельд: Ну и что, давайте колоть друг друга? Вспомните тогда хоть Пушкина: «Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,/ Да брат мой от меня не примет осужденья…»