Сразу признаюсь: эксперимент по несению мною суточного дежурства с бригадой скорой помощи длился не полные сутки, а чуть меньше — по мере получения инструктажа на Чуркинской подстанции СМП (одной из 8 во Владивостоке), росписи в журнале и получения спецодежды.
Всё, я член кардиологической спецбригады, пишет Ирина Ангарская (ДВВ). На мне рубашка цвета морской волны и теплая куртка с красным сердечком на эмблеме. В руках — оранжевый кофр с медикаментами весом в 7 кг — стараюсь избавить от него фельдшера хотя бы на сегодня: всякий раз поднимать на этажи к больным (на лифте за смену мы поднялись всего один раз) и забирать из машины, чтоб не украли возле подстанции. Да если б только его — есть еще кардиограф (нетяжелый) и «лайфпак» (12 кг) — чудо-прибор, показывающий аритмию с кардиогенными шоками. Ну и еще одну неподъемную сумку с кислородным баллоном и прочим скарбом, как правило, переносит шофер, поскольку мужчина. Остальные — женщины: врач-кардиолог, два фельдшера и я.
Бригада умчалась на вызовы с 8 утра, пока я вникала в инструктаж заведующей Еленой Николаевной, работающей здесь уже 33 года, начиная с санитарки, и перевидавшей всё, включая подъем зимней ночью в корзине к башне портового крана и травму, после которой ушла «с машины» на руководящий труд. Отношения в коллективе почти семейные: 15 человек работают здесь по 30 и более лет, остальные поменьше. Врачей не хватает: чтобы получить сертификат, надо учиться 4 месяца, а то и год, если специальность непрофильная, причем за свой счет. Зарплата у врача — тысяч 15 при большом стаже, но если работать не сутки через трое, а сутки через сутки (что чаще и происходит), то можно заработать тысяч 30 плюс профболезни. Фельдшерские «дырки» затыкаются студентами, они же иногда идут санитарами на зарплату ниже прожиточного минимума ради накопления опыта. Но и их скоро не будет – запрещено. Еще больше не хватает машин. Хотя всё относительно: лет 5 назад было больше, а при Черепкове почти не было.
Вникаю в статистику, подбитую старшим врачом смены Василием Серафимовичем, работающим на «скорой» с 1977 года, когда врачей во Владивостоке было навалом и закрепиться в городе на «скорой» было большой удачей. На подстанции должно быть 8 бригад: 5 линейных, кардиологическая и детская, — но сегодня всего 6. За вчерашний день выезжали на 90 вызовов. Три из них отозвали, двое отказались от осмотра, половину больных увезли в больницы, 26 по-хорошему должна была навестить неотложка из поликлиники, констатировали 4 смерти (эти вызовы «скорой» в зачет не пойдут, в дневное время смерть должна констатировать поликлиника). Средняя доезжаемость с момента вызова (основной показатель работы СМП) вчера была 40 минут. А надо 20.
Ура! Мечты об адреналине начинают сбываться: я еду на первый вызов. До ул. Борисенко добираемся удачно — обогнув по 40-летию ВЛКСМ всегдашний затор на Спортивной. У женщины (надо же, моя ровесница) явно избыточный вес и высокое давление, а также «крутит челюсть и руку». Она никак не может оправиться после смерти в один день обоих родителей, сегодня захрипела, перестала разговаривать — муж испугался. И вот мы здесь. Врач меряет давление, фельдшер — ЭКГ. Забираем «в больничку к невропатологам». Муж суетится, собирает вещи (переживает, завидую). Повезли в «дальзаводскую» (4-ю городскую). По Стрелковой пробка удачненько в другую сторону, поэтому финишируем всего через 45 минут после старта с подстанции.
Пока больную сдают в стационар, пытаюсь разговорить молодого шофера. Но, кроме того, что он здесь работает 4 года без подработки где-либо еще (а значит, тысяч за 12 рублей) и туманной фразы: «Если у нас кто-то где-то работает, то это еще не значит, что ему это нравится», — ничего не добиваюсь.
Сообщаем, что свободны (врач это делает по собственному сотику, т. к. радиосвязь на Чуркине плохая), и нас посылают на Монтажную. Теперь уже пробка на Стрелковой наша. Водитель врубает сигнал и едет посередке, рискуя выехать на встречку, а с недавних пор, между прочим, ответственность в таких случаях лично на водителе. Прорвались. Пытаюсь изнутри открыть дверцу нацпроектовской «газели» — оказывается, открывается только снаружи. Издержки автопрома. Как любят здесь цитировать главврача, «машина-то хорошая — подвеска слабая».
70-летней женщине стало плохо от запаха газосварки, пропала речь и стала неметь рука. Сварщик со слесарем, спасибо, вызвали «скорую». Сейчас мать уже ворчит на сына — стало быть, речь в порядке. Давление, кардиограмма — ничего особенного. «К неврологу бы надо, в больницу». Но больная подписывает отказ, завтра вызовет на дом доктора из поликлиники. А мы на заправку и на «базу».
Возле подстанции наблюдаем «газель» с повисшей дверкой и подпорченным капотом: девушка на джипе сдавала задом и вывела дефицитную машину из строя. Взамен битой забрали нашу. А мы обедаем, благо есть комната с микроволновкой, чайником и холодильником.
«Газель», в соответствии с наименованием, прыгает по внутрикварталке в районе Терешковой. Женщине стало плохо в магазине. От нее попахивает алкоголем, и она плачет, причем сильно и безутешно. В машине, по пути в больницу, вникаю в суть между стенаниями «жить не буду, повешусь» и «отвезите меня на Морское и закопайте». У 57-летней женщины мама лежачая. По ночам мама страшно кричит и ходит под себя. Детей нет, надежды на перемены нет. Видимо, от безысходности стала потихоньку попивать. Сегодня получила пенсию, выпила, расслабилась, и у нее вытащили кошелек. «У меня всегда воруют… все воры!… одни воры кругом! » Протягиваю ей салфетку. «Я не буйная, девочки, но я при такой жизни буду скоро дурой… А это не дурдом? » Нет, не дурдом — «дальзаводская». Сейчас ей сделают укольчик, она придет в себя и пойдет к своей старенькой беспомощной маме, с которой ее один на один оставило государство.
Жалко, страшно, как у Достоевского. «Это еще ничего, — говорит врач, выходя из больницы, — а зимой бомжей подбираем. Они в больнице отъедятся, отогреются до весны». А куда им? У нас ни одного учреждения для них не предусмотрено.
15:30. Подбираем «зависший» детский вызов на Сахалинскую. Детская бригада появится только с 16 часов, поскольку в ней работают совместители после приема в поликлинике. 7-месячный Ванечка подхватил ОРВИ. Была температура. Есть направление участкового педиатра в стационар. И хотя температура уже спала («скорую» ждали 3,5 часа), везем Ванечку с мамой на другой конец города в инфекционную.
Проблемную Луговую объезжаем по Шепеткова. В шестом часу тормозим на Багратионовском кольце. Шофер (на этот раз за рулем старший смены) сетует, что фактически на функцию такси сорвали спецбригаду? — а вдруг кому-то в это время будет плохо с сердцем? Но вообще-то случай редкий.
17:30 — пускаемся в обратный путь, подвывая на перекрестках, чтоб пропускали. Конечно же, пробка от трех заводов к Рудневскому мосту. У «газели» захлопал радиатор, пришлось его привязывать: «Машинка не моя, трофейная — моя на техосмотре».
В салоне душно (летом жарко, а зимой холодно). Молодую фельдшерицу сморило, она учится заочно, но предусмотрительно на фармацевта — ответственности меньше, а зарплата больше. На обратную дорогу уходит час. А вчера наш водитель возвращался со Второй речки полтора часа. А рекорд — 9 часов в снегопад.
По-божески, дали поужинать. 19:30. Улица Бурачека, 4-й этаж. Больные, как я подметила в этот день, живут выше третьего этажа. Совершенно желтая женщина, с трудом говорит. В этом доме пахнет смертью. Этот запах хорошо мне знаком по онкобольнице, где умирала мама. «Сейчас сделаем укольчик, чтоб животик не болел…» Участковый врач не расщедрился на болеутоляющее посильнее кетонала, и это делаем мы. Сын с потерянным лицом всё не может поверить, что маме осталось… почти ничего не осталось. Ночью к ней «скорую» вызовут еще раз.
Нас тут же отправляют на Борисенко. Звоним. «Кто? » — «Скорая! » — «Скорая?..» — «Скорую вызывали? » Оказывается, здесь уже побывали и «скорая», ее врач успокоил, что инфаркта нет, и врач из поликлиники, которая дала направление на экстренную госпитализацию. Делаем ЭКГ. Ничего страшного. Обидно, сработали два раза в одну воронку. Да еще и бабушку с постели подняли.
20:15. Отваливаем на Голдобина. За окнами «газели» плывет обалденный закат…
Вызов был из магазина по ул. Липовой. Громыхаем по самой скверной внутриквартальной дороге, какая только есть на белом свете, ищем чертов магазин. Спрашиваем в одном, в другом. Выясняем, что больной из магазина «слинял». Зря долбились по колдобинам. Еще один «липовый» вызов.
На подстанции — пачка скопившихся вызовов. А у порога страдает мамаша: быстрее поехали, наша девочка торопилась по лестнице, поскольку лифт не работает, и подвернула ногу, теперь у нее чашечка торчит вбок, она орет уже два часа, а «скорая» не едет!
Мы не можем всё бросить и поехать, потому что смена у шоферов закончилась еще в 20:00, им машину передавать, сменщикам путевки выписывать. Мамаша не унимается, обвиняет в бездушии и непрофессионализме, ставит в пример свою учительскую деятельность, а про «поцелованную» джипом «скорую», накладки диспетчерской и грудных детей слушать не хочет. Все деловито снуют мимо, я же пытаюсь увещевать мамашу. Но кого-то понять, когда твой ребенок, хотя бы и 24-летний, два часа орет со сдвинутой чашечкой, наверно, невозможно. Мамаша грозит горздравом. Хотя от места падения до травмпункта метров 300. Но это не наше гражданское дело. За девушкой уже поехали. Нервная реакция передалась по цепочке: орут друг на друга шофер с диспетчером. А у меня томик Зощенко: «Я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере тогда им всё по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания».
22:30, вызов на Гульбиновича. Квартира на домофон не откликается. Врач по сотовому звонит диспетчеру, чтобы позвонили в квартиру, чтобы спустились с 3-го этажа и открыли.
12-метровая клетушка, где едва можно протиснуться. Хозяина, курильщика в возрасте, впервые в жизни прихватило: одышка, хрипы. Пока бригада его обследует, жена рассказывает, что вчера «скорая» уже была дважды — сначала муж ехать в больницу отказался, а потом его увезли, но он сбежал — боится больницы. «А мы вот так и по пять раз ездим», — комментирует врач. А я так себе думаю, что для таких товарищей «скорых» не напасешься, из-за них люди ждут часами.
Пополняем боязливым мужиком контингент «дальзаводской». Авось не сбежит.
От больницы стартуем на 1-ю Промышленную. Схватки. Летим по свободной Светланской в 4-й роддом рожать еще одного мальчика… Оп-па! «Четверка» не принимает — в центре города воду отключили. А «03» об этом предупредить забыли. Зачет отключателям воды за прокат роженицы со схватками на экскурсию по ночному городу! Везем обратно на Чуркин, в «пятерку». Сдаем в 00:30.
Слава богу, в данный момент никто не рожает, не умирает и не набирает «03». И наша «усталая подлодка» идет домой.
Где можно всё узнать? В курилке. В час ночи Палыч, врач по призванию и по любви к профессии, рассказывает всё как есть. Что техника шагнула далеко вперед, причем даже здесь у нас: в реанимации сразу за шестью больными наблюдают исключительно приборы. Что в последние 10 лет великолепно с медикаментами, можем вколоть инфарктнику ампулу за тыщу долларов, но при этом у чуркинского диспетчера нет даже электронной карты города, и надо звонить на «03», и пока там глянут карту и сориентируют, пройдет минут 20. Что лично сам Палыч на свои деньги купил себе второй комплект одежды, чтобы было в чем работать. Что шоферы увольняются пачками. Что из реанимобилей, поступивших в августе, хотя бы один надо выделить на Чуркин. Что если бы с ним, врачом «скорой» с 20-летним стажем, посоветовались бы, то он сказал бы, что спецбригады должны ездить по всему городу, а не по районам, и тогда мы сегодня обслужили бы гораздо больше сердечников.
Позже сказанное в курилке прокомментирует главврач Виктор Середа: «Автоматизированную информационную систему осталось только подсоединить к подстанциям – как только купим компьютеры. К зиме закупаем теплые куртки для водителей, а весной – летние костюмы для медперсонала. Население вызывает «скорую» направо-налево по неэкстренным поводам, например, при головной боли. В пиковое время с 9 до 12 и с 19 до 24 часов бывает по 50 вызовов в час, а бригад у нас 38. И если бы среди этих вызовов 20% не приходилось бы на «головную боль», с которой надо идти в поликлинику, мы бы управлялись быстрее».
…1:30. Палыч уехал на вызов. Василий Серафимович, затолкав меня в комнату отдыха и пообещав разбудить, разгребает бумажки безумного дня.
4:40. Сигнал с ул. Беляева. В квартире всё вверх дном. Какие-то люди с автоматами. Обыск. 70-летняя старушка мирно спала. Звонок в дверь. Открыла, а там вооруженные люди — она и упала. В результате наш приезд. Съемную квартиру сына уже обыскали на предмет наркотиков и вот пришли обыскивать квартиру матери. Повышенное давление, аритмия, боль в груди. «Помоги мне, деточка, ради бога». Помогаем. Но как поможешь, если сын такими делами занимается. Как выражается Зощенко, «медицина в этом теряется».
Последние пару часов в ожидании вызовов коротаем за разговорами с моей тезкой, кардиологом с 22-летним стажем, и фельдшером с 8-летним. Норма для бригады — 8 вызовов, а мы сегодня уже сделали 14. Всего 6 бригад обслужили 91 вызов, из них 64 с задержкой: в 12 случаях «скорую» ждали свыше 1,5 часа, а в 5 случаях — свыше 3 часов. Три смерти. Двое больных исчезли с места вызова.
Подтягиваются сменщики. Шоферы, узнав про корреспондента, высказывают наболевшее: больше 15 тысяч со всеми «колесными» (за стаж) не заработать. Была 25-процентная надбавка за ненормированный день — отменила трудинспекция, расстаралась. У начинающего теперь — 10 тысяч, что это за зарплата для мужика? Подработку с таким графиком (два дня, две ночи и 4 выходных) не найдешь. Шофер, конечно, обязан переносить носилки, но за совмещение с санитаром 300 руб. в месяц — не смешно ли? Не проходит дня, чтоб «газели» не ломались. И наоборот, бывает, по 7 машин простаивают без водителей. Позавчера было собрание, и главврач вроде обещал поднять зарплату на 15 процентов за счет фонда экономии. Ну и бюджетникам зарплату должны поднять по стране.
8 утра. Еду домой по Калининской. Автобус три остановки в пробке тащится полчаса. Засыпающий мозг подает мысли: «Хорошо, что “скорая” объезжает это безобразие по “сорокалетним комсомольцам”… Надо бы экстрим-туры устраивать, как у меня сегодня, за большие деньги — для того, чтобы ипохондрикам жизнь медом показалась, а деньги эти шоферам доплачивать».