Варвар Конан, придуманный для бульварного чтива в 30-е годы, а в 80-е обретший лик Шварценеггера, вернулся. Он пополнил армию былых героев и монстров, в последние десять лет подхваченных лавиной римейков. Лавина объясняется, вероятно, не столько кризисом идей, сколько радикальной переменой киноязыка — новыми бюджетами, новыми спецэффектами. Логично, что старые сказки переводят на новый язык. И вообще-то иногда это даже оборачивается шедевром (как в случае с «Кинг-Конгом» Питера Джексона). С «Конаном», впрочем, получилось не как лучше, а как всегда.

Справка: «Конан-варвар» (США, 2011) — фэнтези о бродячем воине, мстящем за убийство отца могущественному вождю. По фэнтези-серии Роберта Ховарда, в 80-е экранизированной с участием Арнольда Шварценеггера. Режиссер — Маркус Ниспел («Следопыт», «Техасская резня бензопилой»). В ролях — Джейсон Момоа («Игра престолов»), Роуз Макгован («Планета страха»), Рейчел Николс («Бросок кобры»), Рон Перлман («Хеллбой»). Бюджет — 90 млн долларов.

В очень удобной (недосягаемой для жадных на ляпы всезнаек-историков) фэнтези-дыре — вымышленной эпохе между гибелью Атлантиды и расцветом античных цивилизаций — живет племя воинственных киммерийцев. В начале фильма один из них прямо в пылу битвы достает из вспоротого живота жены (не перестающей в процессе давать ценные указания) младенца. В следующие пятнадцать минут младенец вырастет в подростка, который даже с урока варварской физкультуры (кросса вокруг родной деревни с яйцом в зубах) возвращается с пятком отрезанных голов подвернувшихся по пути лазутчиков. Однако когда на деревню нападут воины бесноватого чернокнижника Зула, Конан окажется чуть-чуть не доросшим до того, чтобы спасти замученного у него на глазах папу. Вырастет он не только сироткой, но и бродячим воином, грабителем с большой дороги, до утра пирующим с гроздью покоренных девиц на шее.

Впрочем, варвар не забывает и про папиных убийц, — недобитых, хотя и понадкусанных (одному из них крошка Конан, например, отрубил нос, чтобы через десять лет, при новой встрече, злорадно засунуть пальцы в зияющие дырки).

Чернокнижник Зул тем временем готовится к ритуалу, который превратит его в повелителя мира. Последний ингредиент, который нужен Зулу для адского супчика, — девственная девица Тамара из хорошей семьи, с которой очень кстати знакомится Конан. «Женщина… Ко мне!» — хмуро шевелит бровью варвар, вызывая одобрительный смех мужской аудитории. Благодаря наживке-Тамаре и нечеловеческому умению владеть мечом, Конан уверенно топает по дороге, выложенной фаршем из вражьего мяса, к своей великой мести.

Несутся и кубарем падают кони, извиваются щупальца гигантского человекоядного осьминога, предсмертно ревут замученные негодяи, дочь чернокнижника пробует людей на вкус, отщипывая кусочки железными когтями-ножами… Конан сдержанно ухмыляется и играет мускулами.

Актер Джейсон Момоа, сыгравший Конана, на деле оказался неплох, — насколько может быть неплох бедолага, которому на пятки наступает медный всадник, каменный гость, человек-монумент Шварценеггер. Сериальный актер Момоа родился от брака, в котором кровь гавайских аборигенов смешалась с немецкой, ирландской и индейской. А когда он вырос, ему расквасили лицо пивной кружкой. Короче, с такой биографией он был обречен стать красавцем-мужчиной.

Упреки в том, что все происходящее на экране — ужасная глупость и дикий трэш, не принимаются в силу своей очевидности. Мусорным жанром чтиво про Конана было изначально, да и Арнольда мы любим не за тонкий психологизм и блестящее владение системой Станиславского. В случае с героями родом из детства, упреки в идиотизме римейков часто несправедливы — и объясняются тем, что со времен зависания перед теликом в каникулы зритель поумнел, а нежная память осталась.

Обидно в случае с новым «Конаном» совсем другое. У его создателей были все козыри: жирный бюджет, горсть смачных придумок, неожиданно удачный Момоа и, наконец, готовность, не жеманясь, кроить черепа и вспарывать животы.

Идеальный «Конан» сегодня мог бы быть чем-то вроде «300» Зака Снайдера. То есть стальным триумфом воли, — бешеной, тупой, но визуально великолепной. Но, увы, создатели Конана показали себя в бою слабаками. И попортили все варварское веселье неряшливой, суматошной, склеротически рассеянной постановкой. Камера испуганно тычется коням под брюхо, воинам под мышку, на монтаже варят кашу из мельтешащих крупных планов и все это усугубляется дополнительной тошнотой от дорисованного уже после съемок 3D. В итоге есть ощущение, что смотришь действительно эффектную битву с какой-то неудачной точки (пересесть бы). Руки трясутся не только у оператора, но и у сценариста, который пишет неразборчиво и сюжет приходится придумывать на ходу, тут же забывая придуманное. Например, полфильма для ритуала ищут «девственницу с чистой кровью»; находят и, не удержавшись, заваливают на сеновал, а потом, не смущаясь обнаруженной дефлорированности, таки тащат в магический котел.

В американском прокате «Конан» стартовал довольно жалобно, в России пошел получше (впрочем, и без особых конкурентов). Есть все-таки что-то жутковато-антиутопическое в современном кинопроизводстве, которое превратило половозрелого зрителя (в США большинство пришедших поглядеть на Конана были мужчинами старше 25 лет) в избалованного ребенка из сказочно богатой семьи. Ребенка, еженедельно осыпаемого стомиллионными, полными блеска и треска игрушками, которые не вызывают ничего кроме скучающего разочарования. А ведь радости от такого детства, говорят, немного, да и для личности неполезно.